Электронщики из Петрозаводска

На минувших выходных в Финляндии прошел фестиваль Flow – из передовых и авторитетных самый близкий к России. В числе прочих там выступал Love Cult – мрачный электронный дуэт из Петрозаводска. Корреспондент «РР» побывал на их сете, а после поговорил с Иваном Афанасьевым и Аней Куц о том, в чем главная проблема русской независимой музыки и как на западных фестивалях строится работа с артистами.

Русский репортер 19 августа 2013, Николай Овчинников



В полутемном зале на The Other Stage, куда свезли, кажется, всех более-менее важных европейских артистов, не вписывающихся в общепринятые рамки, сидит несколько сот человек. На сцене Love Cult – он и она, два ноутбука, приглушенные тона, глубинный бит, вязкие басы, клавишные паттерны.



Love Cult – авангард авангарда российской электроники, дуэт, который, даже сидя в маленьком Петрозаводске, стал одним из главных культуртрегеров для любителей странной, чудной и вперед смотрящей музыки. Они создали кассетный лейбл, привозили западных коллег, устраивали хэппенинги и сами без устали катались по Европе, где подобная музыка пользуется спросом.

В последние несколько лет российские электронщики потихоньку стали вылезать из-под полы и обнаружили, что они могут быть востребованы не как некий экзотический продукт далекой страны, но как самостоятельные интересные артисты. При этом, кажется, здесь, в России, электронные музыканты никому не нужны.

Почему вы выпускаете свою музыку на кассетах?

(смеются)

Иван: Да. Это ретромания, тактильный фанатизм, коллекционная ценность, простор для дизайнерского творчества. Это еще и отсылка к определенным эпохам.

Аня: Сейчас этот бум подостыл. Но нам, на самом деле, просто нравился формат. В материальной вещи есть какой-то шарм.

Откуда появился ваш интерес к импровизации и спонтанности в музыке?

Аня: У меня было академическое образование, но мне не нравилась вся эта форма. И четыре года я вообще не прикасалась к инструменту. Когда мы с Ваней познакомились, я смотрела на то, как они с друзьями делают что-то странное – свистели, играли, шумели. Я думала: «Что за сумбур, ведь музыка – это наука». А потом поняла, что они не боятся, берут и делают, и мне нравится на это смотреть. И потом, когда мы с Ваней начали уже вместе что-то делать, я поняла, что вот это – путь для меня, когда ты притворяешься, что не умеешь играть и импровизируешь. Ты себя помещаешь в зону тотальнейшего дискомфорта и одновременно такого малюсенького комфорта в том смысле, что ты можешь делать, что угодно. И я думаю, что именно поэтому мы долго за это держались.

Ваня, у тебя как раз ведь нет образования?

Иван: У меня было две неудачных попытки: пианино, туба.

Но с чего-то это началось?

Иван: Мне было семь лет, и мы с мамой были в Крыму. Мне дали первые карманные деньги и сказали, мол, трать, на что хочешь. Потом я натыкаюсь на магазин с кассетами и думаю: «Ага, вот оно, вложение». Первое, что я купил – «Группу крови» «Кино». К пятому классу я слушал «Металлику», «Гражданскую оборону», у меня уже было по четыре дырки в ушах, я тусовался со старшими. А классу к девятому я уже написал письмо Андрею Горохову, знал весь «Музпросвет» наизусть, знал, что такое фри-джаз, даб. Стал заказывать винил. Короче, чувствовал себя полнейшим фриком. Когда появилась «новая странная Америка», я заслушивался этим помойным трэшем, записями сумасшедших, и я понял, что да, я тоже могу заниматься музыкой. И мы с моим друганом делали записи – стучали по батареям, с Аней писались на заброшенной стройке, записывали хруст и шорох веток. Это был такой дневник деревенского психопата. И его сразу же выпустили на американском кассетном лейбле. Мы втянулись – и все дальше пошло естественно.

Горохов у себя в книге говорит про три разные истории музыки: поп, авангард и электронную, это если упрощать. Как я понимаю, вы сами идете по третьему?

Иван: Мы даже идем по четвертому. Надо понимать, что поп-музыка и авангард друг без друга не имеют смысла. Я считаю, что мы живем в самое интересное время. Мы видим на концертах семнадцатилетних парней со значками какой-нибудь японской нойз-группы, насвистывающих Beach Boys и потом на ночь отправляющихся на техно-вечеринку. Вот – идеальные слушатели. Это как в химии – возможны же нестандартные соединения. Музыка смешивается с современным искусством. Вон группа Sunn O)))) стали самыми медленными, избавились от барабанов и вокала, потом пригласили вокалиста-клаустрофоба, и без спроса затолкнули в гроб, и засунули туда микрофон – вот такой альбом получился! Они изобрели новую крайнюю точку! Или группа Pan Sonic, которая нашла частоту, которая заставляет двигаться кишки, довели себя до изможденного состояния, а потом сели и сымпровизировали альбом. И он потрясающий – такого нерва и страсти не было. Это же реально подход радикальных художников – эксперименты над больными. Или посмотри на концерт The Knife.

Сейчас российские электронщики все сильнее встраиваются в комьюнити западных музыкантов. Нина Кравиц окучивает пляжи Ибицы и участвует в авторитетнейшем проекте Boiler Room. DZA едет в Red Bull Academy и делает биты английским рэперам. Но при этом, кажется, что тут электронные музыканты никому не нужны.

Аня: Мне кажется, что дело не в востребованности. Мы постоянно выступаем, например, в Москве и Питере. Просто русские музыканты сами прячутся.

Иван: В России довольно слабо развита культура концертов. К тому же нет массового хайпа, специфических изданий. А в принципе, что-то постоянно происходит, пусть и только в пределах пяти наших городов.

С вашей точки зрения, европейские электронщики представляют собой некое единое сообщество или это много-много маленьких кучек творческих людей?

Иван: Это довольно разрозненное комьюнити.

Аня: Это, скорее, много обособленных тусовок, которые в какое-то время пересекаются.

Иван: Да, например, Великобритания вообще живет своей жизнью. Им этот континент не сдался. Планка качества так высока, что остальное неважно. Потом есть Берлин, в котором признается только один вид электронной музыки, но он сам по себе живой, бодрящий. Есть перформанс-ориентированные Стокгольм с Копенгагеном. Все это раскидано, разбросано и жутко интересно.

А с публикой как? В чем ее отличия от российской?

Аня: Например, в Прибалтике и Польше очень похожа на нашу – и даже куда менее осведомленная, чем мы.

Иван: Да. Там приезд русской группы – это событие.

Аня: Они при этом довольно милые, но есть такое ощущение, что будто на десять лет назад вернулся.

У нас все намного лучше с электронной музыкой, получается?

Иван: Скажем так, у нас все намного лучше с осведомленностью. Со сценой же, не сказать, что очень хорошая ситуация, но ситуация лучше, чем в Восточной Европе.

И как впечатления от работы с артистами на фестивале Flow?

Иван: Интересуются каждой мелочью. Причем по звуку и свету возможности, кажется, неограниченные. Когда приходишь на лайнчек (краткая проверка звука на фестивалях, которую делают, когда невозможен нормальный саундчек – «РР») к звуковикам, у них уже открыт наш сайт, они уже примерно знают, как отстроить частоты. Парень, который за видео отвечает, уже смотрит наши клипы, изучает, в какой визуальной эстетике они выполнены, думает, как свет ставить. Ну, и, конечно же, любые требования по техническому райдеру – все по высшему классу. Мы такое встречали только в Норвегии и Финляндии.

Что должно случиться, чтобы наша вперед смотрящая электроника была в России востребована? Ведь те же наши музыканты либо варятся тут в собственном соку, либо окучивают исключительно западные фестивали.

Аня: Мне кажется, мест не хватает.

Иван: А мне кажется, не хватает настроения самих музыкантов. Я постоянно слышу разговоры о том, что нужно работать – и тихариться, ждать, пока тебя кто-нибудь заметит.

Иван: Сейчас не то время, когда может прийти большой дядя-продюсер и помочь тебе раскрутиться. В рамках современной независимой музыки это нонсенс, когда заключается долгосрочный контракт и тебя куда-то вывозят. Все договоры краткосрочные, на минимум релизов. Мне кажется, надо понимать, что если ты что-то делаешь, тебе нужен сайт, пресс-релизы, райдер. И ты должен общаться со своими коллегами. Не хватает диалога. Надо побрататься, сделать что-то вместе. Так и зарождаются сцены. Мне очень понравилось, как было в Париже. Там сейчас бум берлинского техно с примесью соула. И успех этот случился только потому, что в какой-то момент был создан дискуссионный клуб «Парижские продюсеры». Раз в неделю ребята собираются, ставят друг другу свои треки, обсуждают их. И каждый из участников клуба или стал менеджером фестиваля, или открыл лейбл. Часто, как я заметил на разных сборных солянках у нас, люди слушают друг друга не с интересом, а с завистью, с подозрением. Типа, я тебя проверяю. Или проекты соревнуются за внимание какой-нибудь «Афиши».

Аня: Зависть какая-то глупая. Ты типа делаешь что-то и выпендриваешься.

Ну, вот от этого не хочется сбежать? Переехать, например?

Аня: Мы не стремимся. Нет такой цели. Но, в принципе, да, это возможно.

Иван: Возможно, это будет просто средство. Мы любим разные места.

Аня: Хочется свободы, чтобы был выбор. У нас его меньше, потому что мы – граждане России, и есть постоянные проблемы с визами.



lovecult.net

vk.com/lovecult